Гений - Страница 49

К оглавлению

— Мне очень нужно с тобой увидеться, — начал я.

— По-моему, это ни к чему.

Она думала о чем-то другом и, по всей видимости, неправильно меня поняла.

— Да не в этом дело. Я еще одно письмо получил.

— Письмо?

— От Виктора Крейка. (Она промолчала.) Ну того художника, помнишь?

— А, извини. Ты же не рассказывал про первое.

— Тебе отец ничего не говорил?

— Нет. Значит, ты можешь теперь с ним связаться?

Сначала я решил, будто она говорит об отце. Вроде это такая глупая шутка.

— Обратного адреса нет. Тебе отец точно ничего не говорил?

— Точно.

— Странно.

— Почему странно?

— Я просто думал, что ему хотелось поделиться с тобой подробностями. Рассказать, как продвигается расследование.

— Это не мое расследование. Им занимались вы с отцом.

— Как бы то ни было, я должен тебе это письмо показать. Давай я за тобой заеду…

— Подожди.

— Что такое?

— Не надо.

— Почему?

— Потому что… потому что не надо, и все.

— Я ведь не про это…

— Я поняла. Все равно, не надо нам встречаться.

— Почему?

— Не хочу, и все тут.

— Саманта…

— Ну пожалуйста! Я не хочу больше об этом говорить. Давай лучше все забудем и станем жить, как жили.

— Я тебе клянусь, что дело не в этом.

А кстати, что она имела в виду? «Все забудем». Можно не повторять ошибки, но изменить то, что было, мы не в состоянии. Мне все понравилось той ночью, и ей вроде бы тоже. Воображение мое совсем разыгралось, я две недели только и делал, что вспоминал эти часы. Мне показалось тогда, она довольна, но, может, я чего-то не заметил? Так увлекся, что принял отстраненность за экстаз? Я спал с ней, и мне было хорошо. Я устал, немного растерялся, мне было даже чуть-чуть одиноко. А она, что чувствовала она? Что-то невыразимое, то, чего не опишешь словами? Саманта не торопилась выставить меня вон. Смотрела ли она мне в глаза, когда одевалась? Нет, но так ведь часто бывает. Я с удовольствием поцеловал ее на прощанье. И вовсе мне не показалось, что мы видимся в последний раз. Что она возьмет и вычеркнет меня из своей жизни.

Саманта сказала:

— Если ты ищешь предлог, чтобы…

— Чтобы что?

— Чтобы встретиться…

— Ты издеваешься? Я ж тебе говорю, дело…

— Не надо…

— Ты меня слышишь вообще? — Я так и видел, как она сидит за столом, сердито нахохлившись и надув губы. Вертит ручку. И придумывает, как меня отшить. Жалеет, что связалась со мной и теперь не может отцепиться…

— Я тебе сейчас по факсу копию письма пришлю. И ты решишь.

— Давай.

Через десять минут она перезвонила.

— Ладно.

— Спасибо.

— И все равно, тебе нужна не я.

— Тогда скажи, кому мне звонить.

— В полицию.

— Твой отец сказал, они ничем не смогут помочь.

— Они сделают больше, чем я. Ты ведь даже не в моем районе.

— И что теперь?

— Я…

— Ты единственная в курсе того, что происходит. Мы еще не сделали экспертизу ДНК и не разобрали журналы.

— Так, стоп. А я при чем?

— Он наверняка говорил с тобой о расследовании.

— Вскользь. Но…

— Значит, ты в курсе, хочешь ты того или нет. И не говори мне, что тебе плевать, чем дело кончится. И кончится ли вообще.

— А мне плевать.

— А я тебе не верю.

— Не хочешь — не верь.

— Он бы хотел…

— Слушай, только не начинай.

— Я уже начал. И ты начала. Это было его расследование, но он умер. И мы должны закончить начатое. Мне нужна твоя помощь.

— Не могу я! — Она заплакала.

Я вдруг понял, что кричу или, по крайней мере, очень на нее давлю. Попробовал извиниться, но Саманта и слушать не стала.

— Ты вообще, что ли, ничего не понимаешь? Я не хочу с этим связываться.

— Прости меня, пожалуйста…

— Заткнись! Плевать мне на дело. Понял? Насрать! И на дело, и на письмо твое, и вообще на все! Оставь меня в покое! Ты понял?

— Я…

— Просто скажи, что ты понял. Я ничего другого слышать не желаю.

— Я понял, но ведь…

— Я не желаю слышать! Все, я вешаю трубку, и проехали.

— Погоди!

Она уже не слышала. Из трубки раздавались короткие гудки.

Я позвонил в полицию. Оператор не понимал, чего я от него хочу. Пришлось взять письма (вернее, копию первого письма, само оно осталось в лаборатории) и тащиться к метро на Западной Двадцатой улице. В полиции затеяли ремонт, и дежурный сержант ни слова не расслышал. Он направил меня к полицейскому в соседнюю комнату, подальше от грохота.

— О как, — сказал полицейский. Похоже, он совсем очумел от моей истории. — То есть, я так понял, вы с кем-то в Квинсе уже общались?

— Мы пытались отыскать… Знаете, мне не хочется показаться невежливым, но, может, я могу с кем-то еще поговорить?

Он посмотрел на меня, потом на письма.

— Подождите.

Я ждал его и наблюдал, как за пуленепробиваемым стеклом женщина допрашивает взъерошенного подростка. За ее спиной висел плакат с поздравлениями Десятому округу, который вновь продемонстрировал рекордно низкие показатели преступности. Еще там были статистические данные, а рядом — фотография башен-близнецов.

Полицейский вернулся. Судя по жетону, его звали Воззо.

— Я снял копии, — сказал он, возвращая мне письма. — Пусть будут у нас, вдруг автор сделает что-нибудь противозаконное. Скорее всего, кто-то просто дурачится. Вы не пугайтесь особенно.

— И все?

— К сожалению, больше ничем помочь не могу.

— Просто дурачится? Непохоже как-то.

— Я понимаю, и мне хотелось бы сделать больше. Но к сожалению, в этой ситуации мы совершенно ничем не можем помочь. В этих письмах ничего такого нет.